Ошибка Президента (Часть 5)

Для людей, выросших в СССР, и неблагодарно о нём отзывающихся, это культурный шок, ведь они привыкли, чтобы о них заботились.

Здесь же всем, и особенно работодателю, всё равно, как ты решаешь свои проблемы с едой, транспортом, жильём.

Он платит, а ты решаешь, продолжать с ним работать или сменить его на более выгодного.

Мы же с юнгой, понимая трудности адаптации, старались сгладить возникающее напряжение, но тут сработала гордость у Нюры, и она так прожгла нас взглядом, с такой ненавистью, что я предпочёл расплатиться за отработанные часы и расстаться.

Так была потеряна надежда найти нового сотрудника, их было два десятка за полтора года работы, и все были как на подбор, «двое из ларца, одинаковы с лица».

В общем, мы с юнгой остались без помощников.

При сравнении с другими магазинами, мы видели, что для нашего объёма торговли нужно семь человек. Учитывая специфику русского магазина, понятно, что все работники должны говорить и на русском, и на английском языках. Это ограничивало нас в подборе кадров.

В общем, мы так и работали все полтора года совместного плаванья на Варяге вдвоём с юнгой.

Дело в том, что, несмотря на безработицу, люди, ищущие работу, в реальности работать не хотят, и это нормально. Поэтому есть старая формула: нанять на работу людей можно тогда, когда уровень безработицы выше 7,5%.

В противном случае бизнесы не могут работать и развиваться.

Вот вам и ножницы капитализма: и безработица — плохо, и работать невозможно, если её нет.

Прошла зима, мы наладили работу магазина, поняли ритмы, в которых появляются в магазине наши покупатели, но желаемого единения с общиной не получалось.

Люди, которые были моими пациентами, никак не могли привыкнуть, что я стал хозяином магазина.

Дело в том, что для меня магазин был лишь одной, вспомогательной частью плана в материальном обеспечении общества, а для многих покупателей этот магазин был венцом мечтаний.

Для них я был «миллионщик», классовый враг, и опять же, я украл их мечту, поэтому многие стали меня ненавидеть.

Даже кададцы взбунтовались, причём многие до открытия магазина меня и не знали.

Потянулись будни нашего «кругосветного» плаванья, с рутиной, которая начала нас сводить с ума.

День распределился приблизительно так: с утра час работы, потом — полный штиль до часа дня и наплыв покупателей до самого закрытия в 20-00 часов.

В штиль юнга драит палубу, и всё, что потеряло блеск, а я привожу со складов товар.

В общем, тоска зелёная. Эту тоску я пытался заполнить работой по строительству русского общества.

И так как я теперь имел больше возможностей общения с людьми, то старался в полной мере это использовать.

В результате знакомства с русским населением города Z, к нам обратилась дама кададского происхождения, социальный работник, жена нашего соотечественника, в семье двое общих детей.

Она немного говорила по-русски, но не настолько хорошо, — общение шло на двух языках попеременно.

Она решила помочь нам в становлении русского общества, и была уверена, что легко с этим справится, ведь она занималась этим всю жизнь.

Она не поверила, что за семь лет работы общества нам отказали в помощи все организации, правительственные и неправительственные. У нас добровольно работали люди с высочайшим английским, прекрасно писавшие запросы на получение грантов.

А гранты в Кададе дают чуть ли не на всё, и получают их все, кто в них нуждается, и без откатов.

Но вот русских это не касается.

И так как Шелли, — так я буду звать нашу кададскую помощницу, нам не поверила, и, как и многие, сказала, что мы не то делаем, она взялась за работу сама.

Мы все облегчённо вздохнули: «ну, теперь вся утка наша!», ведь мы тоже не были уверены в том, что всё сделали правильно, ведь мы кто, — просто иммигранты, а тут за дело взялась профессионал, ещё и кададка!

Не прошло и месяца, как Шелли, позвонив по телефону (по причине стыда за свою уверенность) и рыдая дурным голосом, поведала свою историю.

Она написала несколько прошений на получение грантов для русского общества, но, в отличие от обычной реакции, получила враждебную, по её словам, — на уровне ненависти, ото всех, к кому она обратилась, а обратилась она всюду.

Она имела большой опыт работы в этой сфере, и у неё в компьютере были просто готовые шаблоны, в которые она вставила название нашей организации.

То есть, ещё вчера она подавала такие же документы и получала положительный ответ, а тут она как о бетонную стену ударилась.

Причём, все отказы, имели ярко выраженный эмоциональный характер.

От неё, например, потребовали списки всех членов организации с телефонами и адресами, чего никогда не просили прежде.

Как тут не вспомнить фильм «Хороший немец», где американец немецкого происхождения украл списки членов немецкой общины и передал их в руки американских спецслужб.

Вот так, вероятнее всего, они видят и нас, работая против русской общины, можно быть «хорошим русским», все остальные — заклятые враги.

Когда мы предупреждали Шелли, что так будет, она высмеяла нас, теперь она сама оказалась в таком же положении.

Поэтому она, рыдая, сказала мне, что не может даже явиться, потому что стыдно смотреть мне в глаза, а ещё ей страшно за себя, за мужа и своих наполовину русских детей, и она, скорее всего, уедет из Z, потому что здесь особенно плохо относятся к русским.

Я пытался её утешить и, тем самым, возобновить сотрудничество, ответил, что она не привыкла к такому обращению, а мы, иммигранты, спокойно к этому относимся потому, что привыкли, и не такое повидали за период нашей жизни на Западе.

Дело в том, что кададцам кажется, что они нормально с нами обращаются, если просто нас игнорируют: они ведь нас не бьют.

Но когда мы начинаем вести себя с ними подобным образом, им кажется это неэтичным, кададцы считают себя несправедливо обиженными.

В общем, Шелли попросила меня ей не звонить, — она теперь боится.

К тому времени я уже лишился малейших заблуждений по поводу отношения властей к нам в Кададе.

Надо добавить, я повидал в своей жизни страны, где отношение к нам было похуже, и именно поэтому был спокоен.

Кстати, мы широко обсуждали этот эпизод, и основное было не то, что нам опять отказали, к этому мы все привыкли, а то, насколько слабой оказалась Шелли. Она испугалась, находилась в истерике, даже приготовилась к переезду.

А насколько сильны наши люди, они десятилетиями живут и успешно работают во враждебной среде, и даже не обращают на это внимания.

Представьте, что те 20% населения России, кто никогда не жил среди чужих народов, переедут в Западные страны, как они себя почувствуют? Ведь они, как и Шелли, всегда жили среди своих.

Это только звучит грозно: «наши — сильные люди», но в реальности нет никого более похожих на русских, чем кададцы.

Кстати, сами они так не считают, и когда я им говорю об этом, то в ответ они просто замолкают.

Мы ведь «проигравшая сторона, и не должны забывать об этом.»

Есть среди наших люди сильнее остальных, именно они поехали первыми по заграницам, не зная, что их ожидает, а те, кто задержался и только мечтает уехать, — это люди более осторожные, они, как и Шелли, могут получить неожиданный удар.