Финита ля комедия!

Один из самых распространенных вопросов, которые люди, живущие в иммигации, задают друг другу, – это «А ты почему уехал?»

Я вырос в районе девятиэтажек, ходил в типовую школу и очень надеялся, что и мои дети пойдут в такую же школу, станут октябрятами, потом пионерами, комсомольцами, потом армия, институт и нормальная советская жизнь.

Но все изменилось в одночасье. Разрушилась наша страна и с ней рухнула спокойная, размеренная , полная надежд и планов жизнь. Мой спорткомплекс, где я когда-то проводил дни напролет, превратили в магазин, по улицам бродили голодающие пенсионеры, я сам жил со своей семьёй впроголодь, но, несморя на весь ужас происходящего,  всё это воспринималось, как временные трудности. Мы свято верили что государство нам поможет, надо только чуть-чуть потерпеть. Мало того, в какой-то момент я даже начал хорошо зарабатывать, но я понимал, что нельзя быть счастливым, если твои соседи по подъезду падают на твоих глазах в голодные обмороки, а ты в это время живёшь «нормально».

Но последней каплей, переполнившей чашу моего терпения стал момент, когда мои дети подросли, и я начал гулять с ними по нашему району, посещая разнообразные детские площадки.

Однажды, проходя мимо школы в своём районе со своей семьёй,  мы наткнулись на  учеников, которые гуляли во внутреннем дворике. То, что я увидел, повергло меня в глубочайшую депрессию.

Все знают, как выглядит типовая советская школа постройки 70-х. Обычно это П – образное здание, во внутреннем дворике – площадка для проведения линеек, первого звонка, последнего звонка, и так далее.  Вот так выглядела и моя школа. А рядом – яблоневый или вишнёвый сад. В до-перестроечное время учителя вместе со школьниками поддерживали его в идеальном порядке к первому сентября. Двоечники и хулиганы в воспитательных целях вскапывали землю, красили стволы деревьев в белый цвет, школьники в форме толпились перед этим садом во
внутреннем дворе школы, свежие и сверкающие белизной рубах, с наглаженными галстуками.

Что же я увидел, придя в школу со своими детьми в середине «святых 90-х» ? Заброшенный сад, за которым лет пять никто не ухаживал, бурьян по пояс не только в саду, но и между плитками внутреннего двора, раздолбаный асвальт и разбитая облицовка, запустение, депресняк одним словом.  Но самое страшное было — наблюдать за школьниками.

По профессии я тренер-преподаватель, это моё призвание, и без ложной скромности могу сказать, что имею талант именно в этой области. А это значит, что я могу по лицам и движениям читать мысли подростков и детей.

То, что я увидел, было отвратительно и ужасно.

Ребята, у которых родители были явно более обеспечены, были одеты в спортивную одежду из «фирменных» магазинов, и вокруг них толпились девчонки, да не просто толпились, разглядывали их весьма плотоядно, при этом не стеснялись осматривать и комментировать качество и цену их эпикировки.     

А те подростки, родители которых не сориентировались в современном мире, или их профессии, как и моя, перестали быть важными, столпились в уголочке и наблюдали за  своими более удачливыми одноклассниками с явным неодобрением и завистью. На лицах этих ребят можно было видеть следы недоедания и явные признаки нездоровья.

Находясь под впечатлением от увиденного, я решил отвести своих детей в более спокойное место, и зашёл во дворик ближайшего детского садика. Там, как раз, находились дети такого же возраста, как и мои, и еще несколько мальчиков и девочек не старше двенадцати лет.

Пока мои дети пяти и трёх лет беседовали со своими шестилетними сверстниками, на втором плане я наблюдал
следующую сцену. Две девочки лет двенадцати, с явными признаками дистрофии, слушали лекцию от дамы лет тридцати пяти, матери одного из шестилетних детей, игравших с моими.

Как я понял, тема лекции – ответ на вопрос девочек: «Как заняться сексом с мальчиками в ближайшей беседке?»
Лектор был предельно откровенен, пользовался примерами из своей жизни. Дама явно была опустившаяся, безработная, но выглядела прилично, ободряла слушателей вполне душевно, желала им добра от всего сердца.

По окончании лекции, девочки, просвещенные и воодушевлённые своей наставницей, взяли за руки пацанов, сидевших в отдалении, и те покорно за ними последовали, но их вид не выдавал ни малейшего энтузиазма. Через минут пять девочки вернулись к наставнице, а мальчики, явно посрамлённые, удалились огородами.

На тихий ответ практиканток наставница душевно воскликнула: «Ничего страшного. Не получилось сейчас – получится завтра!» И продолжила своё наставничество, передавая молодёжи свой жизненный опыт.

Тут я переключился на своих детей, и первое, что бросилось мне в глаза, это то, что мои дети выглядели по сравнению с другими слишком чистыми и ухоженными. То есть было заметно, что в их семьях дела обстоят не очень хорошо.

Мало того, все эти дети вели себя явно агрессивно и догадывались, что имеют дело с более благополучными сверсниками. Они агрессивно задавали моим детям очень взрослые и весьма непростые вопросы: «Кем работают твои родители? Где ты взяла такое платье? У твоих родителей есть машина?»

Это было сказано с таким выражением лица, с выразительными переглядами между детьми, что я сам почувствовал себя, как на допросе, – и просто оробел от такого напора. Закончилось всё тем, что мои дети отломили по веточке от лежавшей сломанной ветки, а атакующая сторона накинулась на них с бешеной ненавистью и напором, объясняя моим оторопевшим отпрыскам, что ломать ветки – природе вредить.

Тут я вмешался и поставил гаврошей на место, сказав, что ветка и так сломана, и вообще, полегче там, на поворотах.

Но грязная и злая девочка, сверкнув на меня глазами, ответила что-то такое знакомое, из «свинцовых мерзостей нашей дикой русской жизни», что я проглотил язык, и счёл за благо, прихватив жену и детей, ретироваться.

Тут я понял, что за пять лет нового строя произошло что-то страшное, и это произошло не только где-то там, в Москве, а и в головах моих соседей…

И это, прошу вас заметить, пишет не ботан, ходивший в музыкальную школу в белых гольфах, а человек, которого в наказание за плохое поведение приняли в пионеры только через год после всех одноклассников, человек, которого в комсомол вообще бы не приняли, если бы я перед армией сам не зашёл в городской комитет комсомола и не написал заявление на вступление в комсомол. Комсомольские лидеры города, в кожаных импортных тужурках, с пустыми глазами будущих предателей Родины, задали мне пару вопросов и сунули мне комсомольский билет.

Детство моё прошло в самом крайнем девятиэтажном доме, который выходил на дикое поле, заросшее бурьяном выше человеческого роста. Поле было тактическим полигоном для реально не безопасных игр, так как у пацанов было много выкопанного оружия, оставшегося после Великой Отечественной войны.

И домой я приходил такой грязный и избитый, что меня вместе с одеждой ставили под душ, чтобы смыть первый  слой грязи, копоти и запёкшейся крови.

Другими словами, у меня и моих друзей было самое счастливое детство в мире.

Несмотря на минимальные требования с моей стороны к детскому счастью, я с ужасом понял, что детей моих советский рай не коснётся.

Всё, «Финита ля комедия!» Я потерял страну, а вместе с ней и счастье для своих детей!

Продолжение следует…